Гольшаны. Ворота в вечное

“Замок. И какой зловещий, чудовищный замок!

И не на холме, не поодаль, чтобы человек успел как-то подготовиться, а лицом к лицу, словно неожиданный удар меча.

Ясно, что парк был посажен позже, когда замок перестал быть замком, а стал дворцом, пускай себе и неудобным, но пригодным для тех времен, и все равно впечатление было воистину потрясающим, будто человек подошел к зарослям и вдруг увидел там разверстую в рыке пасть льва.

И это было так, потому что я увидел прямо перед собой темную и очень низкую арку ворот.

И это были ворота-проем, ворота-тоннель, ворота-вход в пещеру страшного исполина из злой сказки.”

Черный замок Ольшанский. Владимир Короткевич выписал его как хранителя легенд, как замок полный неразгаданных тайн и неоткрытых сокровищниц. И в нашем воображении он уже не представляется просто памятником ХIV-XVIIвв, рисуется мрачным стариком-исполином, знающим все отгадки и сурово молчащим в наказание за людские грехи. Увидеть его мечтает каждый человек, влюбленный в белорусскую историю. Но не ждите исполинских откровений, он расскажет о совсем другом, не менее истинном.

Поселок Голшаны, скрывающий в своих окрестностях-огородах загадочный замок, находится в Минской области. Добраться до него в значительной мере просто. Электричкой до Молодечно, затем дизелем до станции Богданов. А дальше пару остановок на автобусе. Наш неоднозначный экскурс в Черный замок явился откровением: так жаждучи лицезреть историю прошлого, увидели исподволь настоящее: банальное, всем известное, но в определенные моменты экспоражающее.

Расписание автобусов так и не разузнали. “Ходят по утрам”, - отвечали местные. Пришлось до Гольшан идти пешком. На крайний случай, подумали, подберет попутка. И вот в отправной деревне Ошмянка, получив от жителей направление движения, мы бодро зашагали по дороге. Мысленно подразумевалось, что в худшем случае придется идти километров 5.

“Сколько до Гольшан?” - спрашиваем семью у дороги. “Ой, много. Километров где-то 20” , - отвечают нам они и машут рукой. “Скажите, пожалуйста, а далеко еще до Гольшан?” – вопрос к молодому пареньку. “Да нет, километров 8”. Так, проходя первые сотни метров, мы просвещались, насколько близки к цели. Недоумевая, спрашивали еще и еще, и получали такие же разношерстные ответы: “10, 5, совсем мало, вот тут за поворотом, 12” – и все никак не могли надивиться белорусскому люду, у которого понятие расстояния варьировалось собственной пресуппозицией. Проходящие “попутки” в сием месте были столь редки и полны, что рука как-то не подымалась. А когда все-таки поднялась, то местный паренек, достойно провезя нас 2 километра, сказал: “Извините, девчонки, но я здесь поворачиваю. Тут вот уже рукой подать, дойдете. И смотрите, не спускайтесь в подземные ходы, потому что многие оттуда уже не возвращались”. В благоговейном экстазе, мы практически побежали на встрече интригующим опасностям замка, но, протопав километр, два, три, поняли, что чувство расстояния в этой местности слишком относительно. Невольно ловили себя на мысли: а вдруг и с замком что-нибудь не то. Мы, как в Бермудском треугольнике, идем в одно место, а окажемся в другом, например, в Несвиже, а и того хуже, в Беловежской пуще. Вопрос о том, чтобы выбраться у нас еще не возникал, за что в скором времени мы нещадно поплатились. Наконец, заколдованный путь пришел к концу. Еще одна, за весь 4-х часовой путь четвертая машина на дороге, вдруг остановилась, и добрая семья из четырех человек, взяла нас, троих, к себе на плечи, довезти до замка.

И вот он замок. Чарующе выглядывал из деревьев. Разрушенный, темный, древний, такой неимоверно далекий, он показался необыкновенно красивым. Однако, описанный Владимиром Короткевичем, как все же сохранившийся в какой-то мере, в реальности исполин был слишком разрушен. Руины трепетно хранили былое величие и красоту, и, становилось понятным, почему местные жители, все же называли развалины замком. Несмотря на утерянные контрфорсы, исполин концентрировал тайну и суровую мудрость.

Величие прошлого унизительно существовало в настоящем. Прозаические следы сегодняшнего времени "радовали глаз". Самая уцелевшая башня замка, с изогнутым рисунком на потолке, была исписана. Автографы обывателей “здесь был... Вася, Сеня, Наташа” обильно испещрили пыльные стены. Возможные подземные ходы завалены. А в уцелевшем проходе гнил труп собаки. Говорили, что летом здесь побывали археологи и засыпали подземные туннели. Погибнуть в темных подвалах архитектурного памятника XIV века, нам даже не представилась возможность. История была не нужна.

Все тут говорило о запустении, забытом вечном. Невольно вспоминалась легенда замка, уж больно напоминавшая сейчас своего сторожила: такая же красивая и страшная. Любовь княжны и воину, их побег, погоня князя и страшная расплата за измену – любовников заживо замуровали в глубоком колодце. Быть может за грехи своего хозяина, и страдает сейчас дом. Исполин был разрушен, одинок, но также непреклонен, как и жестокий шляхтич.

Помимо нас, горемык, посмотреть красоты руин приехали и прочие туристы. Экскурсовод прибывшей группы плавно завел речь об истории замка. Однако, слишком “отдохнувшая” команда, смеялась и его не слушала. Да и мы, пройдясь до центральной площади поселка, и увидев деревенскую свадьбу, о нем уже не думали. Слишком уж печально.

Гольшанское запустение витало всюду. Здесь и замок, и деревня, и природа - все было подвластно печати забвения. Природа - тиха и недвижна. Краски пейзажей растушеваны в серо-зеленых тонах. Избы похожи одна на одну. Ширь, простор – и невероятная тишина. Ни щебета птиц, ни гулкого говора. И казалось, что здесь так было всегда и ничего не нарушало этого спокойствия. Побродили по деревне, поглядели на необъятный, похожий в миниатюре на Храм Христа Спасителя, церковный собор, и поприуныли от деревенской тоски. Здесь на свадьбу съезжались гости со всей N-километровой округи. Мы догадались, что такому количеству “легковушек”, повстречавшихся на нашем пути, нужно было еще радоваться. Неудивительно, что Черный замок расположен в таком месте.

Итак, согласно расписанию, обратный автобус мы ждали на 18.50 и 21.40. На 18.50 автобус не пришел. Гольшанцы ворчали на наши претензии: раз написано 18.50 - ждите. Почуяв недоброе, мы поспешили восвояси из заколдованного места. До Сморгони, где ходили поезда, признаки цивилизации, пути было 50 кило. Где-нибудь по дороге, решили, автобус должен нас догнать. Останемся ждать –- не выберемся.

Дорога была пустынна и бесконечна. Свадьба в сморгоньском направлении не намечалась, поэтому тот минимум транспортных средств, который довелось нам увидеть по пути в Гольшаны, резко сократился. Настолько резко, что редкая корова пробегала в поле зрения пересеченной местности. Каково было наше удивления, когда троих девушек нагнала повозка. Серой крупной лошадью правил паренек лет 13, а в кузове сидел пьяный мужчинка. На чудной беларускай мове чумазый лихач пригласил нам прокатиться. Мы обрадованные до такой степени, будто приглашение исходило от представительного водителя джипа “Чароке”, стали радостно благодарить и девичьей гурьбой влезли в повозку. Лошадка пошла тяжелее. Василь, так, оказалось, звали добродетеля, сразу нас пригласил выпить с ним “гарэлки”. Поискав в сене поклажу, гольшановец вынул бутылку 0,33 литра с пластмассовой пробкой. Отодрав пластмассу зубами, Василь показал нам похвальный пример. Мы вежливо отказались, и стали расспрашивать его за жизнь. Лошадь к тому времени, почуяв непривычно трезвых ездоков, стала ковылять. Мальчишка стегал ее розгой, однако она упрямо отказывалась идти. Увидев наше беспокойство, Василь обстоятельно объяснил, что перед нами “молодка”, и на данном временном промежутке проходит этап объезда. И мы - тем более отличный груз для такого сложного мероприятия. Однако “молодка” так не считала, и, пройдя несколько метров, остановилась. Мальчик сломал розгу. Кончилось тем, что лошадка объявила стоячую забастовку. Как истинные поклонницы “Гринписа”, несмотря на протестующие речи Василя, мы вылезли из повозки. Судьба в этот вечер нас не баловала. Но жизнь несчастной жывелине мы спасли. “Молодка” заметно повеселела и скоро пришла в себя.

Шли мы долго и упорно. Монотонно красивые пейзажи сменялись один за другим. Стало ясно, что в Гольшанском бермудском треугольнике последний автобус не нагонит нас по дороге. Здесь все замирало в недвижимости. Казалось, что нас сотрет невидимый эрайзер, и мы никогда не выйдем отсюда. Темнело. Стали искать телефон предупредить родных, чтобы нас сегодня не ждали. Заходили в дома, рассказывали о своей беде. Как ни сочувствовали нам сельчане, ни один подвезти не решился. Так и топали мы по темной дороге обреченно, куда глаза глядят. Но тут подобно явлению Иисуса перед народом, впереди засветили огни фар. Машина в такое время, в таком месте явилась для нас знаком божьим. Шепча молитвы, мы воздаем в небу руки и - о, величайшее чудо из чудес! – машина остановилась.

Нашим ангелом-хранителем оказался дачник, возвращавшийся домой в Сморгонь. В его маленьком “жигуленке” пахло яблоками и самогонкой - нашему счастью не было предела.

Почувствовав себя уже в раю, под надежной защитой всех святых, мы очутились на Сморгоньском вокзале. В полуночном зале ожидания нас ждали лекалообразные сиденья, билеты на электричку в 7.30, кучка молодых людей с плеером, и стаи мух, явившихся, как после нам показалась, из сартровской пьесы с одноименным названием “Мухи”. Всю ночь наша спины пытались принять форму волнообразной спинки сиденья, безжалостные мухи впивались нам в члены и всю эту стонущую эйфорию озвучивала Земфира без передышки рвавшаяся на волю из как казалось хозяевам тихого плеера. К утру песня “маечки” набила оскомину до нервного дерганья век, а кровопийцы-мухи превратили трех симпатичных девушек в детей Джека Потрошителя. Однако стук колес поезда успокаивающе напоминал нам о том, что мы где-то рядом с домом.

Судьба все же берегла нас, и мы добрались до Минска.

Но Черный замок Ольшанский, теперь я понимаю, что ты находишься в непростом месте. Время здесь размыто, дороги заброшены, и забвение твое не больше, чем забвение белорусской деревни, которая до сих пор неизменна, позабыта, недвижима, как ворота в вечное… Как ты…

Даша Амелькович